Он был одним из ликвидаторов Чернобыльской аварии; его заслуженно называют гением молдавской медицины; благодаря ему тысячи отчаявшихся пар стали родителями; на его счету десятки тысяч спасенных жизней – знакомьтесь, Валентин Георгиевич Фрипту, врач акушер-гинеколог, профессор, академик, заведующий кафедрой акушерства и гинекологии и просто прекраснейший человек и интереснейший собеседник.

Валентин Георгиевич, расскажите, пожалуйста, как началась ваша медицинская биография.

В моем детстве была очень популярна военно-спортивная игра «Зарница», и, принимая в ней участие, я непременно становился членом санбригады, благодаря чему уже в подростковом возрасте умел оказывать первую медицинскую помощь и имел определенные теоретические знания. Кроме того, моя старшая сестра была медсестрой. Мне очень нравились и ее белый халат, и то уважение, с которым относились к ней все жители нашего села.

Мне всегда казалось, что профессия врача – одна из самых престижных, и я просто не представлял себя в другой ипостаси. Поэтому, когда пришла пора выбирать вуз, я объявил своим родителям, что непременно поступлю в медицинский институт. Мой отец отнесся к этому скептически, ведь в то время конкурс в данном учебном заведении составлял семь человек на место. Он сказал, что нечего выдумывать – мне всё равно не удастся туда попасть. В его представлении я должен был стать инженером (в Союзе они были чуть ли не самыми востребованными специалистами) и поступить в политех. Но я с детства отличался целеустремленностью и поэтому сделал так, как считал нужным.

А кем были ваши родители? Они были простыми людьми, всю жизнь проработали в колхозе.

Отец, Григорий Васильевич, ушел из жизни очень рано, в возрасте 49 лет. Мать, Мария Георгиевна, слава Богу, до сих пор живет в нашем родном селе Извоаре Фалештского района и категорически отказывается переезжать к нам в город. У родителей было четверо детей: старший умер в детстве, а мы трое – связали свою жизнь с медициной. Как я уже говорил, старшая сестра стала медсестрой, а младший брат, как и я, стал доктором.

Как вы стали студентом медицинского вуза?

В медицинский институт я поступил, когда мне было еще 16, 17 исполнилось в октябре. на первом курсе нас, студентов, отправили на Каларашский консервный завод (тогда существовала практика отправлять будущих специалистов на отработку в колхоз). На следующий день после прибытия меня вызвали в отдел кадров и сказали, что законодательство, в силу моего возраста, запрещает мне работать в ночные смены. Однако я не хотел никаких поблажек и потребовал, чтобы меня ставили в них наравне с остальными.

Почему выбор пал на специальность «акушерство и гинекология»?

Изначально мне хотелось стать хирургом, но на четвертом курсе мы начали изучать акушерство, и я понял, что это более нежная и гуманная специальность. Ну кто еще из врачей, кроме нас, акушеров-гинекологов, может пожелать своим пациенткам вернуться к ним в больницу снова?! А мы, каждый раз выписывая женщину с новорожденным, искренне желаем ей прийти к нам еще…

Так вот, на шестом курсе, когда все студенты выбирали себе специализацию, я сказал, что хочу стать гинекологом. В этом решении меня горячо поддержал академик Георгий Андреевич Паллади, сказав, что я непременно должен остаться в акушерстве. Однако после окончания мне хотелось уехать в Фалешты, поближе к родному селу, работать и набираться опыта в местной больнице.

Но к тому времени я уже был семейным человеком, у нас была маленькая дочка, а жена училась на четвертом курсе; поэтому я остался в Кишиневе и поступил на работу в медицинский институт в качестве младшего научного сотрудника.

«Проблема случайных людей в медицине стоит очень остро. Мы должны выпускать меньше специалистов, да лучше»

Кроме того, взял себе ночные дежурства в первой городской больнице. Я очень благодарен Георгию Андреевичу: к тому времени у меня еще не было специальности, и он договорился с главным врачом, чтобы мне выделили ставку врача-дежуранта. Работы было очень много. У меня выходило до 15 дежурств в месяц, я выполнял огромное количество гинекологических операций. Но в глубине души чувствовал себя несколько неловко, так как на руках у меня не было ни одного документа, подтверждающего, что я акушер-гинеколог. Через три года работы в мединституте я полностью перешел в первую горбольницу и при первой же возможности уехал в Киев на специализацию, где и получил свой долгожданный диплом.

Действительно ли было так сложно стать студентом «медина», как предрекал ваш отец?

Да, ведь мы поступали на основании результатов вступительных экзаменов, которые были достаточно непростыми. Но я всегда хорошо учился, поэтому с написанием сочинения и двумя первыми экзаменами справился блестяще. А вот третий, химия, стал для меня серьезным испытанием. Его принимал профессор, прославившийся среди абитуриентов тем, что трижды заваливал родную сестру. Я так переволновался, что на его вопросы отвечал одно и то же, за что и получил тройку. К счастью, в тот год проходной бал составлял 13, и я был зачислен в ряды будущих медиков.

А когда вы защитили первую диссертацию?

После Киева я вернулся на работу в первую горбольницу. Но через два года, в 1982 году, поступил в специальную клиническую ординатуру в городе Харькове к профессору Николаю Григорьевичу Богдашкину. Это был не самый простой период в жизни: со дня смерти отца, к которому я был очень привязан, прошел только год, и Николай Григорьевич в какой-то мере заменил мне его. Он был не просто наставником, но и старшим другом. Увидев всю научную работу, проделанную мной в мединституте, он настоял, чтобы я защитил кандидатскую диссертацию.

Ее подготовка заняла год и семь месяцев, и уже 14 ноября 1984 года я стал кандидатом медицинских наук. Сразу после этого вернулся в Кишинев на свое привычное место работы и был назначен заместителем главного врача по акушерству и гинекологии (это была заслуга профессора Евгения Васильевича Гладуна). Так я в 30 лет стал начмедом, отвечающим за коллектив в 1500 человек и 500 акушерско-гинеко- логических коек в стационаре.

Честно сказать, было нелегко. Ежедневные планерки, где на мою голову нередко сыпались наказания: то санитарка опоздала на работу, то в отделении что-либо вышло из строя, и во всем был виноват начмед (улыбается). На этом посту я проработал пять лет, затем в 1989 году перешел в Институт матери и ребенка на должность старшего научного сотрудника.

Вера Валентина Фрипту в Бога

Как говорится, я его не видел и не слышал, но знаю, что он есть. Существует некая сила, которую люди и называют Богом и согласно которой в жизни и происходят те или иные события. Я всегда говорю своим пациенткам, что на всё воля Божья, но при этом мы постараемся сделать всё, что от нас зависит. В моей практике были случаи, когда женщины, много лет лечившиеся от бесплодия, несколько раз проходили процедуру ЭКО безрезультатно, а спустя какое-то время беременели самостоятельно и рожали прекрасных малышей. Это я и называю Божьим промыслом.

Вы являетесь одним из основателей Института матери и ребенка в том виде, к которому мы все привыкли?

Да, после открытия Института его возглавил профессор Гладун. Вместе с ним, Петром Михайловичем Стратулатом, Валентиной Михайловной Дюк, Виктором Евгеньевичем Артьмьевым, Людмилой Антоновной Яцко мы стояли у истоков акушерской службы. Там, занимая должность завотделением перинатологии, я защитил докторскую диссертацию. Но, деятельный по натуре, я не люблю долго засиживаться на одном месте и в 1997 году организовал первый частный роддом – Extramed.

Несмотря на то, что тогда закон не позволял этого, нам удалось получить согласие профессора Гладуна, который к тому времени стал министром здравоохранения. В 1999 году меня назначили заведующим трех объединенных кафедр акушерства и гинекологии, я ушел из Института матери и ребенка, а руководство Extramed взял на себя Степан Васильевич Гацкан.

А когда вы начали заниматься вопросами экстракорпорального оплодотворения?

С самого начала работы в Институте матери и ребенка меня увлекло решение проблем бесплодного брака. В 1994 году было создано отделение репродуктологии человека, где совместно с Вячеславом Николаевичем Мошиным мы начали работу по вспомогательным репродуктивным технологиям. Несмотря на огромные трудности, отсутствие нормального финансирования и оборудования, в 1996 году мы добились первой беременности, окончившейся в мае 1997 года рождением здоровой девочки. Она официально стала первым ребенком в РМ, появившимся на свет при помощи ЭКО.

Наверное, именно тогда у вас появилась идея открыть собственный роддом, отвечающий всем современным требованиям?

Да, но, к сожалению, сразу это не получилось, хотя к данному вопросу я шел долго и планомерно. В 2008 году, после длительных переговоров с иностранными инвесторами, мы открыли первую частную клинику репродуктологии человека New Med Life, оснащенную по последнему слову медицинской техники. После восьми лет работы в ней я создал Clinica Familia с современным родильным отделением. Наше оборудование позволяет принимать роды с 34 недели беременности, а родзалы и постродовое отделение укомплектованы согласно международным стандартам и отвечают самым жесточайшим требованиям.

А как вы в целом оцениваете акушерско-гинекологическую службу в Молдове?

На самом деле, на периферии обстановка весьма нерадостная. В республике насчитывается более 200 сел, в которых нет ни медсестер, ни акушерок, а семейный врач приезжает туда один раз в неделю для консультации населения. Фельдшерско-акушерские пункты, которые когда-то существовали в каждом селе, давно закрыты. В районных больницах катастрофически не хватает врачей. Во многих родильных отделениях дежурят только акушерки, хотя акушерская бригада должна включать в себя акушера-гинеколога, акушерку, анестезиолога и неонатолога.

С чем это связано?

В первую очередь, с низким уровнем заработной платы медицинского персонала. Кроме того, многие молодые специалисты после окончания университета не хотят отправляться на работу в районы, а стараются найти место в столице или и вовсе стремятся уехать за рубеж в поисках лучших условий жизни и труда. Еще один немаловажный факт: на учебу в наш вуз, к сожалению, в последнее время стало попадать немало людей, которые не хотят и не могут быть докторами.

Вы знаете, какое большое число выпускников уходят работать в отрасли, совершенно не связанные с медициной? Правила приема на основании конкурса дипломов и большое желание родителей видеть свое чадо врачом приводят к тому, что слишком много случайных людей попадает в медуниверситет. И для меня, как для преподавателя, это очень обидно. На мой взгляд, данную ситуацию можно изменить лишь в одном случае – возродить практику вступительных экзаменов и распределение специальностей согласно вакантным должностям.

В целом область акушерства и гинекологии требует реорганизации. Сейчас районные родильные дома вернулись к виду «колхозных роддомов», там принимают по 50-100 родов за год, а это очень мало, поэтому и врачи не хотят работать там. На сегодняшний день в республике есть необходимость не более чем в 10 районных родильных домах. Остальные целесообразнее было бы закрыть, а освободившиеся больничные отделения использовать для других благих целей.

Как вы оцениваете уровень подготовки молодых специалистов?

Я отвечу так: есть немало молодых докторов, которые любят свою профессию, постоянно совершенствуются в ней, стремятся получать новые знания и опыт, а есть те, кому это совершенно не интересно, соответственно и их уровень оставляет желать лучшего. Как я уже говорил, проблема случайных людей в медицине стоит сегодня очень остро. На мой взгляд, мы должны выпускать меньше специалистов, да лучше.

Что для вас бывает сложнее всего объяснить пациентам?

Неудачи, которые иногда случаются, и невозможность достигнуть желаемого результата. И самое страшное – причины аномалий или, не дай Бог, гибели ребенка.
Как вы считаете, от свободного доступа к медицинской информации больше пользы или вреда? Безусловно, пациенты должны быть обу- чены, знать основные симптомы заболевания и к какому специалисту обращаться в случае необходимости. Без этого очень сложно достичь здоровья нации. Однако я категорически против, когда больные начинают указывать докторам, как их лечить, или рассказывают, как борются с той или иной болезнью за границей.

Вы затронули вопрос о здоровье нации. Что, по вашему мнению, необходимо для его улучшения?

В первую очередь, адекватное и грамотное информирование населения; наличие достаточного количества центров здоровья; хорошие специалисты и продуманная система здравоохранения. Вот то, на что необходимо опираться.

Раз мы упоминули, что наши сооте- чественники нередко указывают врачам на преимущества заграничной медицины, в которой, к слову, также бывают ошибки, поделитесь, пожалуйста, своими впечатлениями о первом знакомстве с зарубежными больницами. Впервые из страны я выехал сразу же после распада Советского Союза. Я поехал в Румынию и единственное, что почувствовал тогда – жалость и к коллегам, что им приходится работать в таких условиях, и к пациентам.

Несмотря на то, что у нас в стране был кризис, медицина, выстроенная по системе Семашко, находилась еще на достаточно высоком уровне. Наши больницы для того времени были неплохо оснащены, ведь при СССР суммы на поддержание здравоохранения тратились колоссальные. Это потом уже, спустя пять лет, побывав во Франции на месячной стажировке, а затем посетив страны Скандинавии, я испытал жгучую зависть (улыбается). По моим меркам, работать в таких условиях было чемто фантастическим, а для них – обычная рутина.

Считаете ли вы, что уровень подготовки западных специалистов выше, чем у наших?

Нет. У нас огромное число грамотных специалистов. На Западе врачи имеют дело больше с аппаратурой, чем с пациентом, мы же со своими больными взаимодействуем напрямую.

От этого, наверное, и переживаний больше, раз приходится проникаться судьбой каждого больного?

Безусловно. Я волнуюсь абсолютно за всех своих пациенток. Ведь на чаше весов не только их жизнь и здоровье, но, как бы это ни звучало высокопарно, и семейное счастье, а это двойная ответственность. Еще ни разу не было такого, чтобы я спокойно заходил в оперблок, процедурную или родильный зал. Я никогда не могу быть уверен на 100 %, что всё пройдет по заранее продуманному сценарию. Особенно это касается родов, ведь, на мой взгляд, рождение ребенка – это самый непредсказуемый в медицине процесс.

Скажите, пожалуйста, вы и сейчас, проработав акушером-гинекологом более 40 лет, продолжаете испытывать эмоции, когда присутствуете при рождении новой жизни?

Конечно! Каждый приня- тый ребенок – это огромная радость для меня, а самый приятный звук – крик нового человека. Иногда новоиспеченные мамы начинают переживать, что малыш, как им кажется, слишком долго или слишком громко плачет. Но я всегда говорю, что это самый лучший звук для всей бригады и не стоит нас лишать удовольствия насладиться им сполна (улыбается).

О самой нежной специальности

Изначально мне хотелось стать хирургом, но на четвертом курсе мы начали изучать акушерство, и я понял, что это более нежная и гуманная специальность. Ну кто еще из врачей, кроме нас, акушеров-гинекологов, может пожелать своим пациенткам вернуться к ним в больницу снова?! А мы, каждый раз выписывая женщину с новорожденным, искренне желаем ей прийти к нам еще …
Так вот, на шестом курсе, когда все студенты выбирали себе специализацию, я сказал, что хочу стать гинекологом. В этом решении меня горячо поддержал академик Георгий Андреевич Паллади, сказав, что я непременно должен остаться в акушерстве. Я ему очень благодарен за ту поддержку, которую он мне оказал.

Как вам кажется, нужна ли врачам развитая интуиция?

Безусловно, многие проблемы не всегда можно уложить в классические каноны медицины, и нередко возникают случаи, которые не были описаны ранее. Тогда приходится подключать интуицию, но интуицию, которая все таки помножена на глубокие знания.

Как проходит ваш рабочий день?

Очень насыщенно. Медицинский университет – мое основное место работы, и каждое утро в восемь, как завкафедрой, я начинаю с пятиминутки со всеми врачами первой горбольницы. Затем читаю лекции, провожу операции, консультирую тяжелых больных. В Clinica Familia работаю в оставшееся время, а это с шести до половины восьмого утра, а затем – после 15 часов и уже до последнего пациента. Кроме того, меня могут вызвать в любое неурочное время в случае необходимости. Слава Богу, пока хватает здоровья на постоянную жизнь в режиме цейтнота.

Изменилось ли отношение к врачам вашей специальности за годы многолетней работы?

Меня поражало, с какой любовью и уважением относились жители нашего села к трем медицинским сестрам, работавшим в фельдшерско-акушерском пункте. Сегодня же в эту профессию мало кто хочет идти, ведь в глазах пациентов она перестала быть почетной, а доходы от нее мизерные.

Правда, что вы были одним из ликвидаторов Чернобыльской аварии?

Правда. В 1986 году нас без объяснения причин отправили в Припять. Мы жили в палатках, прямо как показано в сериале «Чернобыль». Кстати, вы его видели?

Видела, впечатление осталось жуткое. А вам не было страшно там тогда?

Самое интересное, что тогда не было, а вот сейчас после просмотра фильма мне стало несколько не по себе – от того количества радиации, которое мы на самом деле получили, от реального числа пострадавших людей, ведь последствия той катастрофы ощущаются до сих пор. Это очень тяжелая тема…

«Пациенты должны быть обучены, знать основные симптомы заболевания, к какому специалисту обращаться в случае необходимости»

Согласна, давайте продолжим о чем-то более приятном. Расскажите, пожалуйста, как вы познакомились с вашей женой.

Несмотря на то, что мы учились в одном институте, встретились мы только на свадьбе у общих знакомых, и вот уже 43 года вместе.

Не трудно ли вам совмещать карьеру и семейную жизнь при таком плотном графике?

Наверное, я счастливчик, но нет. Так вышло, что в моей семье практически все – врачи. Жена – терапевт, обе дочери и один из зятьев – акушеры-гинекологи, второй зять занимается администрированием клиники, поэтому вся моя семья почти всегда рядом со мной. Это во многом облегчает жизнь и существенно сближает нас. У нас общие заботы, радости и переживания. Мы всегда стараемся помочь и поддержать друг друга. Как бы я ни был занят, но всегда стараюсь уделять внимание внукам и проводить с ними достаточно времени. Их у меня четверо – два мальчика и две девочки.

Оказывается, вы богатый дедушка! Вы бы хотели, чтобы они продолжили медицинскую династию?

Ну, об этом пока говорить рановато, старшему из них только 14 лет, а младшей восемь. Но, безусловно, я бы хотел, чтобы они стали врачами, вот только не акушерами-гинекологами.

Почему?

Это очень тяжелая специальность, особенно для женщин. Я даже жалею, что мои дети получили именно ее.

Тяжелая в физическом или моральном аспекте?

Больше в моральном. Мы несем колоссальную ответственность и за женщину, и за ее будущего ребенка. Ситуации в жизни бывают разные, и иногда – слава Богу, очень редко – в нашей работе происходят трагедии. И, поверьте, все врачи глубоко переживают случившееся, даже если на то была воля Всевышнего и ничего нельзя было сделать.

А сами вы никогда не жалеете, что выбрали столь трудную стезю?

Нет. Я очень люблю ее и рад, что могу помогать людям. Работа у меня интересная, творческая: я являюсь автором более 200 публикаций, а в 1997 году за написание первого учебника по гинекологии на румынском языке вместе с другими авторами стал лауреатом государственной премии. За определенные заслуги на свой 60-летний юбилей был награжден президентом орденом Gloria Muncii, а Академией медицинских наук – медалью имени Дмитрия Кантемира.

А вообще, есть то, о чем сожалеет профессор Фрипту?

Безусловно. Я жалею, что мне не удалось воплотить в жизнь многие мечты, я не сумел раскрыть весь свой потенциал и так и не открыл свою школу. Жалею, что родился в этой стране, на перепутье больших держав, где тяжелые социально-политические и экономические условия жизни не позволяют медицине развиваться в должном темпе. Жалею, что не могу внедрить в практику многие свои наработки.

Например, какие?

Я начну издалека и расскажу интересную историю. Во время Второй мировой войны немецкий врач Краузе для лечения хронических ран использовал амниотические оболочки плода (ту «рубашку», в которой малыш находится внутри матки), и они очень быстро заживали. Советский врач-сексопатолог из Молдовы Никон Семенович Райлян очень заинтересовался этим вопросом. Вернувшись после войны на родину, он серьезно этим занялся. Он начал обрабатывать эти оболочки особым способом, в результате чего из внутренней стороны (амниона) был получен препарат Амниоцен, а из внешнего (хориона), который прикрепляется к плаценте – Хориоцен.

Они выпускались в инъекционной форме, Амниоцен активно применялся около 30-40 лет в таких областях, как гинекология, акушерство, урология, травматология, неврология, геронтология и многих других. На лечение им в Молдову приезжали со всего Советского Союза. Затем Амниоцен стал производить Кишиневский фармацевтический завод «Фармако» и отправлять его по всем союзным республикам. Доходило до того, что у нас этого лекарства практически не оставалось…

До определенного момента Хориоцен использовался только в ветеринарии. Но однажды, в Центре брака и семьи, где работал доктор Райлян, закончился Амниоцен, а уколов в тот день дожидалось огромное число людей. И Никон Семенович отдал медсестре распоряжение использовать Хориоцен. Все больные перенесли его хорошо, однако большая часть мужчин спустя некоторое время отметили такое побочное явление, как увеличение и болезненность сосков. Женщины также обратили внимание на то, что после инъекции их грудь стала больше.

В то время я работал над диссертацией – изучал причины и тактику лечения недостаточной выработки молока у женщин в раннем постродовом периоде. Как-то утром доктор Райлян вызвал меня к себе, протянул флакон с Хориоценом и сказал, что дает мне в руки очень эффективное, но опасное оружие. Я год не решался применить его и держал в холодильнике. Но однажды всё же пришлось попробовать. Мы ввели его женщине, у которой после родов не было ни капли молока (сказали ей, что это известный всем Амниоцен), и (о чудо!) на следующий день у нее было его просто в избытке.

Я зарегистрировал Хориоцен и стал активно применять его. Для мам, которые не могли кормить своих малышей, он стал настоящей палочкой-выручалочкой. И Амниоцен, и Хориоцен просто прекрасно переносились пациентами, не было зарегистрировано ни одного случая побочного явления или аллергической реакции. Но в один не прекрасный день какой-то исследователь заявил, что обнаружил в этих препаратах маркеры вирусных гепатитов и считает их потенциально опасными, а, значит, их надо запретить… Мне и по сей день звонят пациенты и спрашивают, нельзя ли им назначить курс Амниоцена, ведь после него у них всегда были прекрасные результаты. И, положа руку на сердце, мне очень жаль, что приходится им отказывать, ведь эти лекарства для многих людей были поистине незаменимы.

На самом ли деле эти препараты были потенциально опасными?

Нет, ну что вы. О какой опасности можно говорить, если при производстве плодные оболочки обрабатывались активной формой хлора, которая, как известно, уничтожает абсолютно все микробы и вирусы. Надеюсь, что когда-нибудь Бог даст, и данные средства всё же вернут на фармацевтический рынок.

Какой ваш любимый девиз?

Если можешь помочь – помоги, если нет – не вреди!

Благодарю за столь интересную беседу, и в ее заключение – что вы пожелаете нашим читателям?

Всегда оставаться в хорошем настроении, беречь своих ближних, гасить в себе такие чувства, как зависть, злоба и агрессия. Сейчас у всех очень сложная жизнь, но она станет хоть чуточку легче, если мы будем помогать друг другу и относиться ко всем с добротой. Я всегда говорю, что на зло надо отвечать добром.

Текст: Мария Брайлян
Фото: Артем Аппаратов

/www.sanatate.md/